Что такое интерсубъективность и почему постмодерн в психотерапии никогда не станет мейнстримом?
Сложность использования постмодернистской пост-неклассической методологии в области психологии и психотерапии состоит в том, что для сознания процесс различения чего бы то не было является более простым и не столь энергозатратным процессом, чем процесс объединения противоположностей в нечто целостное и неделимое. Гораздо проще иметь дело с полярными модернистскими конструктами типа: интроверт-экстраверт, истинная-ложная самость, сознание-бессознательное, либидо-мортидо, и так далее, чем с тем, что представленные оппозиции в чистом виде существуют лишь в сознании исследователя, а в исследуемом феномене они существуют одновременно и континуально переходят друг в друга через бесчисленное число градаций. Более того, состояние сознания исследователя непосредственно влияет на то, какую полярность в данный момент он будет воспринимать легче, чем другую. Говоря языком гештальт-психологии, субъективность исследователя является фоном для фигуры субъективности исследуемого и наоборот. Субъективности исследователя и исследуемого оказывают непосредственное конструктивное влияние на субъективности друг друга.
Отсюда следует, что для работы в постмодернистской методологии исследователю нужно удерживать фокус внимания не на исследуемом объекте, как в модернистской методологии, а на пространстве между двумя субъектами, одним из которых является сам исследователь, то есть на интерсубъективном пространстве. Феномены, возникающие в подобном пространстве принадлежат в равной мере обоим участникам взаимодействия. Необходимость объединения и исследования одновременно двух субъективных миров выдвигает к работе сознания повышенные требования. Фактически, возможность работы в таком ключе прямо зависит от наличия психических ресурсов сохранять свою чувствительность, а следовательно уязвимость и способность переживать весь спектр чувств во взаимодействии с собеседником. Под психическими ресурсами можно понимать весь доступный опыт самоподдержки, включающий надежные и доверительные отношения привязанности с другими людьми как в прошлом, так и в настоящем. Но также и саму психофизиологическую основу для длительного выдерживания психической нагрузки осознавания и переживания чувств.
При истощении ресурсов удерживать интерсубъективное пространство в сознании становится невозможным. Исследователь (терапевт, аналитик и тд) полностью "падает" в свою субъективность, что проявляется в усилении защищенности и желания что то делать со своим пациентом, то есть превращения его в объект исследования или воздействия. Обычно субъективность терапевта начинает выражаться либо в интерпретации, либо в отыгрывании, либо в эмоциональном уходе, в зависимости от привычных способов снижать уязвимость и того, какое влияние на субъективность терапевта оказала влияние субъективность пациента. Эмпатический провал приводит к усилению защищенности пациента от интервенций терапевта, что лишает субъективность пациента возможности свободно выражаться в интерсубъективном пространстве. Она редуцируется до сравнительно простых и архаичных организующих принципов. Говоря языком психоанализа, возвращается в большей степени к довербальным способам коммуникации, к так называемой проективной идентификации, когда интерсубъективное пространство наполняется сильными негативными аффектами страха, злости, вины, стыда или бессилия. Принятие этих чувств терапевтом и возвращение их в диалог с пациентом дает шанс восстановить уязвимость обоих собеседников. Однако при истощении ресурсов психики терапевта, именно это становится невозможным. Терапевт настаивает на своей субъективной картине мира, возлагая всю ответственность на пациента, тем самым блокируя развитие его субъективности. Эмпатические провалы практически неизбежны во взаимодействии с пациентом, так как ни один терапевт не всемогущ и имеет свои ограничения. Принципиальным моментом является способность терапевта брать ответственность за все происходящее между ним и пациентом, как возникающее из их взаимодействия, для подтверждения достоверности субъективной реальности пациента.
Исходя из вышесказанного становится понятно, сколь высокие требования к личности терапевта предъявляет психотерапия постмодерна. Способность отстраняться от своей субъективности и наблюдать её со стороны. Удерживать в сознании сразу два субъективных мира, объединенных в интерсубъективном пространстве. Сохранять свою чувствительность и уязвимость на протяжении всего времени взаимодействия с пациентом. Брать ответственность за эмпатические провалы и восстанавливать уязвимость. Не прятаться в сессии за теоретическими конструкциями, которые будут схематично определять происходящее с пациентом. Сознательно не использовать специальные техники и методы влияния на пациента. Заботится о состоянии своей субъективности, проходя личную терапию и регулярную супервизию.
Находятся специалисты, которые практикуют в более менее подобном ключе, однако мне представляется маловероятным, что психотерапия постмодерна сможет стать мейнстримом в обозримом будущем. Скорее она выглядит идеальной целью психотерапии, к которой можно стремится, никогда ее окончательно не достигая. Тем не менее, обсуждать подобные темы представляется мне очень важным. Ведь ценной является сама возможность хотя бы периодически выходить за рамки субъект-объектной дихотомии и испытывать свою связанность с другими людьми как неотъемлемое качество своего присутствия в мире.